"Предлагали убить за $10 тысяч": Васильев — о блокаде, перестройке и 90-х

Двукратный олимпийский чемпион по биатлону Дмитрий Васильев рассказал РИА Новости Спорт о блокадном Ленинграде, бизнесе в лихие 90-е и о сравнении с немецким музыкантом Дитером Боленом.

— Расскажите про Ленинград 60-х, в котором вы родились.

— Я родился в рабочей семье. Папа был водителем, а мама – кондитером. Они оба блокадники, потеряли всех близких, оставшись сиротами, поэтому судьба была незавидная. Все, что они пережили, рассказывали нам с братом. Мы знаем много ужасов блокады. Конечно, мне сложно все это прочувствовать, как и любому, кто через это не прошел, но то, что я услышал, — это невообразимо. Поражает, какой дух был тогда у людей, какие они были сильные и какая у них была взаимовыручка.

Это хороший пример современному поколению, когда люди ожесточены несмотря на то, что большинство живет более-менее хорошо. Конечно, все не могут жить благополучно. В блокадном Ленинграде у людей вообще ничего не было, сил не было, но они были добрее.

Рассказы родителей заставляли меня задуматься и расставить акценты в жизни. Для меня это был определяющий момент в начинающейся жизни. В те времена было сложно поверить во что-то, в частности в бога, потому что был повальный атеизм. Через личный пример я уверовал. В такой семье мы воспитывались и происходило мое формирование.

Раньше было отличное время. У нас ничего не было, но было шикарно. Люди все время ноют, все им не так. Посмотришь, они ездят на иномарках, ездят за границу, но всегда все плохо и все не так. Хочется спросить, а когда будет так? Если хотите что-то, встаньте и сделайте.

В те времена мы не задумывались, как правильно, но мы были счастливы. Мальчишки все время проводили время на прогулках. Я учился без троек, для себя выработал формат, что все домашние задания делал в школе. Возвращался домой, кидал портфель и бежал на улицу играть в футбол. У нас была квартира, которую получили родители.

Мы были рады маленьким сувенирам. Помню, уже занимался лыжами, а к нам приехал тренер из ГДР. Мы смотрели на него как на инопланетянина. Когда проходили районные соревнования, мне дали грамоту. Так я был самым счастливым человеком и спал с ней в обнимку. А сейчас, если человеку подарить машину, то через два дня он будет возмущаться, почему подарили такую, а не другую. Происходит переоценка ценностей, не только у спортсменов, а вообще у людей.

— Что родители рассказывали про блокаду?

— Больше всего запомнилось, что мне рассказала мама. Ей было 10 лет в 1942 году, ее мать умирала от голода. Моя мама шла за хлебом и увидела, как один обезумевший человек стоял над мертвым и ножом вырезал у него кусок мяса. Тогда трупы были повсюду, был каннибализм, и за это полагался расстрел. 10-летняя девочка стала свидетелем такого.

— Это очень бьет по любой психике, ребенка – особенно.

— Такие там были условия. Голод приводил людей в безумие, и они не понимали, что делают. Тогда люди были истощенными от голода, но были части, где еще оставалось мясо. Страшные случаи.

"Выиграл Олимпиаду спустя три года после того, как впервые взял винтовку"

— Давайте к более позитивным вещам. Как начали заниматься лыжами?

— Пошел вслед за братом, который на пять с половиной лет старше меня. Родители много работали. Им было удобно, что младший пошел за старшим. Честно говоря, я мечтал быть хоккеистом и думаю, что стал бы неплохим игроком. Сложилась еще ситуация, что к нам в школу пришел тренер по лыжным гонкам, который набирал ребят. Из нашего класса взяли многих, нам было интересно провести время – лыжи для нас были чем-то новым. Потом я стал третьим на районных соревнованиях. Получается, что, валяя дурака, мы тренировались и много бегали.

— Как попали в биатлон?

— Конечно, это случайность. Будучи лыжником, я попал в спортивный интернат, тогда это было верхом мечты любого спортсмена. Там сплошь были звезды: пловцы, баскетболисты и другие. На всесоюзных соревнованиях по лыжам я показывал хорошие результаты, а потом они как-то резко упали. Видимо, пошло формирование организма, и сезон не задался. В тот момент подумал, что меня попрут из интерната. Тогда все было очень строго, каждый год директор и учителя подводили итоги сезона.

В то время в Мурманске был Праздник севера, на котором я плохо выступил. После него шел грустный и увидел знакомого парня с винтовкой. Оказалось, что это мой друг Вовка Рогаткин. Он мне предложил пойти на стрельбище. Я не знал, пустят меня или нет, но пошел.

Там был Кикоть Николай Александрович, который знал меня и пригласил войти на стрельбище. Он мне дал винтовку с патронами и сказал стрелять в мишень, причем я стрелял первый раз и сразу стоя. Так никто никогда не стреляет, это невозможно. Я посмотрел, как другие стоят, и встал примерно так же, по мишеням и стрелял.

После этого он спросил у меня, куда я стрелял, на что я ответил: "Куда сказали". Он удивился и попросил повторить. Я подумал, что сделал что-то не так, но выстрелил. Николай Александрович попросил меня бежать с винтовкой два штрафных круга, а затем снова стрелять в эти же мишени.

Мне казалось, что меня накажут, потому что думал, что я правда сделал что-то не так. После штрафного круга я опять встал как-то и начал стрелять. В итоге оказалось, что в первый раз я закрыл четыре мишени из пяти, потом три, а после штрафного круга уже не помню, сколько раз попал.

Кикоть сказал, что мне надо в биатлон, а не в лыжи. Он меня подвел к тренеру "Динамо" Сергееву Евгению Васильевичу, который предложил весной поехать с биатлонистами в Сухуми. Сказал, что они там только плавают, стреляют и играют в футбол. Я на море никогда не был, поэтому мне очень сильно захотелось. При этом я не собирался идти в биатлон и решил просто поехать на сбор.

У динамовцев были синие шерстяные костюмы, на спине было вышито "Динамо". Я спросил, дадут ли мне такой костюм – пообещали дать. В Сухуми у биатлонистов был только стрелковый сбор, в мой первый год были юниоры и мужики. Я был юниором и на контрольной тренировке в конце сбора обыграл всех из своей категории, заняв второе место среди мужиков.

Я решил годик побегать и потом вернуться в лыжи. В итоге я попал в сборную СССР, потому что стрельба правда получалась, к тому же я был неплохим лыжником. Редко бывает такое сочетание. По юниорам побегал год в сборной, а потом взяли в основу национальной команды. На своем первом чемпионате мира мне было 20 лет, на следующий год поехал на Олимпиаду. Получается, что всего три года прошло с момента, как я впервые взял в руки винтовку, до пьедестала Олимпийских игр.

© РИА Новости / Дмитрий Донской

Перейти в медиабанк

— Ваша первая Олимпиада была в Югославии – страна, хоть и социалистическая, но все же заграница. Что там удивило 21-летнего парня?

— Она была лучше устроена, чем остальные соцстраны. Они выбрали средний вариант между коммунизмом и капитализмом, который себя оправдал. Когда мы приехали в Сараево, то удивились, потому что у них уровень жизни был значительно выше. Очень дружелюбные люди были, хороший комплекс построили, но погода была ужасная. Мы бежали в снег и сильный ветер. Фактически, это лотерея. Кому повезло попасть на стрельбище в затишье, тот показал хороший результат.

С нами была курьезная история – винтовки не соответствовали необходимым параметрам. За день до старта гонки на 20 километров нам сказали, что из-за этого нас не допустят. Мы побежали измерять и оказалось, что надо много срезать в деревянной части. В итоге мы провалили первую гонку.

— То есть все же смогли исправить эти недостатки?

— Весь вечер перед гонкой наш оружейник пилил и строгал винтовку. Ребята провалили первую гонку, вторую пробежали лучше, а в эстафете уже привыкли к винтовке. Мы выиграли Олимпиаду не случайно, хотя у нас было два штрафных круга. Как это вообще возможно? Мы весь сезон одним составом выигрывали все эстафеты на чемпионатах мира.

— Была возможность погулять по Сараево?

— Нас провезли на автобусе, там особо делать было нечего. Мы концентрировались на стартах и не хотелось заболеть. Мы хорошо проводили время в гостинице и не особо хотели гулять.

— Какие-то сувениры привозили оттуда?

— Конечно, но денег особо не было. Мы сильно на этом не концентрировались и действительно бегали за флаг, не думая про деньги. Да, хотелось что-то купить, но были только суточные - что за них найти?

© РИА Новости / Дмитрий Донской

Перейти в медиабанк

— Насколько я знаю, раньше привозили заграничные вещи.

— Все зависело от того, какие суточные были – 100% или 30%. Тридцать – это человеку просто были положены деньги в сутки, а 100% – так наши тренеры делали. Они снимались с питания и покупали еду в магазинах, потому что так дешевле было. Остальное забирали себе. Так они немного экономили. Даже с собой привозили еду. Чтобы сохранить валюту, они себе что-то покупали. Обычно вещи, электронику. Например, если привезти и продать музыкальный центр, можно было его продать и хорошо заработать.

Мы иногда экономили деньги с нескольких поездок и что-то покупали. В основном это были вещи, потому что импортных не было. Из еды мы возили жвачку, раздавали потом друзьям. Сейчас даже смешно это вспоминать, люди были простые и радовались мелочам.

— Незаконно провозили что-то?

— Нет. Тогда с этим строго было. Бывали случаи, что таможенники ловили с валютой в карманах. Даже тренеров так ловили. Когда мы въезжали и выезжали из страны, то заполняли декларацию и писали, сколько денег в наличии. Бывало даже, что таможенники считали, что сколько стоит.

— Как вас принимали после победы на Олимпиаде?

— Когда мы выиграли, не очень понимали, что произошло. А вот когда приехали домой, то прочувствовали, что случилось. Было телевидение, разные встречи. Конечно, это было приятно, но это те самые медные трубы, через которые не все могут пройти.

У меня был очень хороший пример. Я дружу с Татьяной Казанкиной, которая мне много рассказывала. Однажды она слышала про кого-то разговор: этот человек вроде олимпийский чемпион, но оказался таким негодяем. Когда она это услышала, стала следить за каждым своим шагом и словом.

После этой ее истории я подумал, что не хочу такого. Иногда до выигрыша я мог позволить себе бросить какую-то грубость, а после медали уже не могу так говорить. Когда человек что-то достигает, люди начинают обращать на него внимание и брать пример. Поэтому я сильно за собой следил и не хотел, чтобы про меня говорили плохо.

"Никогда в жизни не употреблял алкоголь и даже не пробовал"

— Как с супругой познакомились?

— Мы оба были лыжниками и тренировались у одного тренера, только она старше меня на три года. Потом она ушла в легкую атлетику, а я в биатлон, и мы потерялись. Когда я ехал на Олимпиаду, встретил ее в гостинице в Москве. В итоге увиделись, разговорились и с того момента были вместе.

— Чем она вас зацепила?

— Сложно сказать. Она очень активная, энергичная, а мне нравятся такие люди. Не люблю пассивных. Вместе мы почти 40 лет, но официально женаты 32 года.

— Поделитесь, в чем секрет счастливого брака?

— Одно из главных условий – это жить одними интересами. Например, хоккеист и балерина вряд ли долго будут вместе. Как говорится, надо выбирать пару из своего стада. В данном случае это спорт. Мы друг друга понимаем. Это одно из главных условий, чтобы была гармония.

— Ваша супруга продолжает заниматься спортом?

- Мы с ней каждое утро бегаем от 5 до 10 километров. Она занималась легкой атлетикой и вечно будит, чтобы побегать.

— Вы когда-нибудь нарушали режим?

— Нет. Я достаточно дисциплинированный человек и всегда понимал, что правила придуманы для того, чтобы их соблюдать. У меня это всегда было в голове. Конечно, мне хотелось нарушать правила, хулиганить, ведь я был нормальным мальчишкой. В школе у меня дневник был красного цвета, потому что бывало, что я дрался. Но я понимал, что есть грани, которые нельзя переходить. Когда я стал спортсменом, то всегда четко выполнял все указания тренера, даже если был не согласен. Можно принимать тренера или не принимать, но тогда надо уходить и работать самому.

— А алкоголь?

— Никогда в жизни не употреблял алкоголь и даже не пробовал. В советские времена спортсмены жутко пили, сейчас с этим получше. Меня научили, как правильно жить. Я абсолютный трезвенник. Спортсмены же пили, чтобы снять напряжение и усталость. Возможно, в краткосрочной перспективе это помогало, но в долгую точно губило. Очень много выдающихся спортсменов закончили свою жизнь в нищете из-за алкоголя.

"Горби"

— Вы поехали на вторую Олимпиаду в 88-м году, а это перестройка. Что менялось в мире?

— Нас везде ждали, все аплодировали, кричали "Горби" (Михаил Горбачев - прим. ред.). Казалось, что все хотят с нами дружить и желают нам добра. С простыми людьми так и было, потому что ненормальными оказываются руководства стран. Обычные люди были рады нам. У нас была эйфория, мы считали, что наша жизнь будет другой и скоро будем жить так же, как на Западе.

— Что из себя представлял Калгари?

— Там было, как и в США – другой континент, другие люди, другие машины. Манера общаться другая, более вольная, вальяжная, даже в некоторых местах высокомерная. Европейцы были более сдержанные. Североамериканцы привыкли считать, что они элита всего мира. Ничего плохого нам не делали, просто показывали, кто здесь барин. Для нас их манера разговаривать была неестественная. Обратил внимание, что в Канаде огромные широкие дороги. На маленькой машинке можно потеряться. Там нужны огромные автомобили.

© РИА Новости / Сергей Гунеев

Перейти в медиабанк

— Вам давали какие-то премиальные за победу на Олимпиадах?

— За первую Олимпиаду нам дали по 500 долларов, а за вторую – по 1200 долларов. Тогда мы считали себя миллионерами. Для нас было счастье, что мы внесли очки в общекомандный зачет. Конечно, нам хотелось денег, но были рады тому, что дали.

— На что потратили эти деньги?

— Уже не помню. Хотелось купить подарки родственникам, но что накупишь на 1200 долларов?

— Машину можно было купить?

— Нет, но летом фирма Фишер мне презентовала машину "Вольво", правда, не новую, а с пробегом в 20 тысяч километров. Я тогда молодой был и похож на Дитера Болена. Я приехал в центр на этой машине и куда-то пошел. Вдруг вокруг меня образовалась толпа с криками "Дитер Болен". Я ответил им, что я свой, а люди начали удивляться, что Дитер Болен классно говорит по-русски.

— Что случилось с этой машиной?

— Я ее через года три продал в три раза дороже. Немного покатался на ней, повыпендривался и продал.

© РИА Новости / Сергей Гунеев

Перейти в медиабанк

"Один выстрел сделаю я, а второй будет уже в меня"

— Вы рано завершили карьеру. Почему?

— Я закончил в 27 лет, в свой день рождения. После Олимпиады пришел новый тренер, а через год нас вывели из команды. Тогда шел 89-й год, готовиться не с кем, денег нет, потому что инфляция всё съела. Я понял, что мне даже есть нечего, про подготовку говорить не приходится. Хотя я мог бы поехать еще на две Олимпиады. Только-только понял, как надо подводиться к стартам. Сейчас бы я не сделал такую глупость, а тогда был эмоциональный. Условий для подготовки не было, но время было другое. Все рушилось, денег не было. Просто с периодом не повезло, а потом поезд ушел.

— Что вы делали после завершения карьеры?

— Я год не понимал, чем заниматься, потому что умел только бегать и стрелять. Один знакомый говорил, что не знал, на какой сигнал светофора переходить дорогу. За нами же государство ухаживало. По сути, мы были беспомощные. В итоге я пошел учиться в институт, чтобы время не пропадало.

Конечно, занимался бизнесом, что в то время было нормальным. Гонял машины из Германии и продавал их тут. Когда я продал свой "Вольво", то получил большие деньги и прикинул, что могу еще так сделать. Плюс ребята говорили везти еще. Я съездил в ФРГ в начале 90-го года, привез еще одну машину и понял, что это прибыльное дело. На жизнь мне хватало, но в 99-м Александр Тихонов предложил вернуться в биатлон менеджером сборной. Вообще, я хотел быть тренером, у меня были интересные идеи, но никто не приглашал.

- А вы узнавали у кого-то, есть ли варианты стать тренером?

— Да, я разговаривал с Валерием Польховским, который мне предлагал работать с юниорской командой, но потом пропал. Я ждал звонка, но сам не пытался с ним связаться, потому что человек был заинтересован. Если я правда интересен, значит, он должен позвонить, но в итоге звонка не было.

© РИА Новости / Сергей Гунеев

Перейти в медиабанк

— Сколько машин вы возили из Германии за год?

— Поначалу немного было, потому что логистика не была отработана. Первый раз я проехался своим ходом через Венгрию, Украину и понял, что никогда больше так не поеду. Тогда начал искать другие пути. Ездил через Финляндию, потом появился вариант с пароходом. В месяц раза два-три ездил. Раньше все так и делали. Это сейчас логистика намного легче. Если мы зарабатывали тысячу долларов с машины, это считалось очень приличным, потому что доллар был ценным. Это сейчас он ничего не стоит. Раньше можно было на 50 долларов целый месяц жить.

— Долго вы занимались таким бизнесом?

— Закончил заниматься в 2009 году, когда таможенные пошлины увеличили сразу в два раза. Тогда подумал, что бизнес закончился. Плюс я стал заниматься спортивной жизнью и уже стало не до машин.

— У вас в 90-е были встречи с криминальными структурами?

— Практически все, кто занимался бизнесом, встречались с ними. В криминале были люди, которые не умели сами зарабатывать и сидели на шее у других, как паразиты. Те, кто были психологически послабее, поддавались и садились на эту удочку. А тех, кто посильнее был или с друзьями из спецслужб, не прессовали. Но я никому не платил, хотя многие точно платили. У меня были друзья.

— Как они требовали?

— Мне предлагали охрану, но я сказал, что это не нужно. Говорили, что это точно пригодится, потому что кто-то может сжечь машину. Но я же не только машинами торговал. Я первым в Восточной Европе открыл магазин Lacoste в 95-году в Петербурге. В Мюнхене была выставка, на которой я договорился открыть магазин. Они сначала не хотели, потому что в России плохая ситуация с криминалом, мне пришлось выставить свои титулы, и это заинтересовало. У нас открылся настоящий бутик, все было оборудовано на высшем уровне. Через два года открылся еще один магазин. Все было отлично. Мы боялись, что люди не потянут одежду по стоимости, но все забирали. Братва заходила и покупала одежду.

© РИА Новости / Александр Вильф

Перейти в медиабанк

— А эти бутики у вас пытались отжать?

— Конечно, пытались, но у меня уже был опыт. Я связывался с ребятами из спецслужб, которые мне помогали. Криминальные люди любили деньги, поэтому они хотели дружить, только если я буду платить. Я знал некоторых людей, которые не претендовали на мои заработки, но тоже не платил им.

— Когда закончили с этим бизнесом?

— В 98-м году, когда произошел дефолт. Откровенно говоря, мне не очень нравилась торговля. Но поскольку она приносила деньги, то я работал. За полгода до дефолта я разошелся со своим компаньоном.

— То есть вы в 90-е не голодали?

— Когда я закончил со спортом, с деньгами было туго. Так как я хорошо стрелял, один знакомый предлагал мне сделать выстрел и получить десять тысяч долларов. Мне повезло с учителями, поэтому я понимал, что один выстрел сделаю я, а второй будет уже в меня.

— Какой ужас!

— Я сразу отказался и перестал с ним общаться. Если бы не отказался, меня бы сейчас не было. Не буду называть его имя, но это был бывший спортсмен, которого уже сейчас нет в живых.

"В Колумбии днем могла проехать машина и схватить человека"

— Как супруга относилась к вашим бизнесам?

— Она была счастлива, что у нас были деньги и что бизнес был законным. В те времена криминала было так много, что люди богатели мгновенно. Меня это настораживало, потому что просто так ничего не бывает и за все нужно платить. Все имеет свою цену. Как правило, богатые люди не испытывают особого счастья. У них часто не все в порядке с семьей, со здоровьем. Это следствие финансового успеха.

— Чем ваша супруга занималась, когда закончила со спортом?

— В основном она была домохозяйкой, воспитывала детей. Одно время мы жили в Америке, когда дочка занималась в академии Боллетьери, где раньше занимались Мария Шарапова, Анна Курникова. Это недешевое удовольствие, но мы могли себе это позволить. Потом мы вместе с тренером Маурисио Ададом переехали в Колумбию, который был первым тренером Шараповой, когда он выиграла свой первый Уимблдон в 16 лет.

— Долго там были?

— Я просто отвозил дочь, которая жила у тренера, а сам побыл в Боготе две недели. Очень колоритная страна. Дочь стала первой ракеткой Колумбии, но получила травму и завершила карьеру.

— А что за страна Колумбия?

— Необычная, для восприятия нашего человека там все другое. Это же страна, которая сопровождается всякой информацией типа Пабло Эскобара, похищение людей и так далее. Конечно, мы боялись. Местные сказали мне, что надо просто соблюдать некоторые правила и ничего не случится. Говорили, что днем могла проехать машина, схватить человека и требовать выкуп. Мою дочь постоянно сопровождали, она никогда не была одна. Когда мы приехали в эту страну, мне звонил приятель и начал возмущаться, что не может дозвониться до меня. Когда я сказал, что поехал в Колумбию, он пошутил, что я поехал отовариваться.

— Что вы пожелаете людям в 2024 году?

— Если скажу быть добрее друг к другу, это будет банально. Хочется, чтобы люди прониклись в мои слова. Желаю всем, чтобы в 2024 году у многих людей произошла переоценка ценностей и на первый план вышла духовность, которой сейчас не хватает. Люди очень материализовались. Хочется, чтобы они подумали о душе и об окружающем мире.